Выпускница Саратовского юридического института, Лукьяновская 10 лет работала по распределению в адвокатуре, пока председатель районного суда не пригласила ее к себе сначала судьей, а потом своим заместителем. Всего Лукьяновская была судьей 14 лет, из которых десять — в Советском районном суде и 4 — в уголовной коллегии областного суда Волгоградской области. В настоящее время работает адвокатом.

— Насколько независимы сегодня судьи?

— Независимость только провозглашена. На самом деле судья зависим от своего руководства. Во-первых, обязательно надо докладывать каждое дело председателю суда. Обязательно. Раньше у меня был председатель суда, который говорил всегда: "Мой начальник — это закон". Сейчас все поменялось: сейчас обязательно каждый судья должен доложить своему руководству о деле, и оттуда уже принимается решение.

— Вы можете сказать, хотя бы примерно, когда и почему все начало меняться?

— Могу сказать про свой суд, где я работала. Это поменялось с приходом нового председателя областного суда. Я прямо считаю это вредительством судебной системы — больше никак не назовешь. Вот он пришел, и 90 процентов кадров — мудрых кадров, профессионалов, председателей районных судов — поменялось.

— А разве председатель областного суда может поменять председателя районного суда? По закону же он не имеет право увольнять судей.

— Ну как "поменять"? Сначала туда (в райсуд) отправляется комплексная проверка с определенной целью — накопать. Накопать можно много: у судей, например, есть сроки, которые они часто нарушают при их загруженности, и так далее... Потом председатель районного суда вызывается в областной суд, где ему говорят: "Или Вы идете на квалификационную коллегию, или пишите в отставку". И вот странно: еще год назад этого председателя рекомендовали на следующие 6 лет, есть даже указ президента — а тут меньше чем через год он пишет заявление об отставке. Почему Верховный суд не интересуется, отчего так резко поменялись намерения у этого судьи? А сам судья говорит: "Зачем я на старости лет буду позориться на коллегии?". И пишет по собственному желанию.

— А почему он так уверен, что на коллегии ему придется позориться? Может быть, наоборот — коллегия решит не поддержать представление председателя облсуда и проголосует за то, чтобы оставить этого судью в должности?

— Для этого — можете записать как предложение в будущую судебную реформу — надо изменить состав квалификационной коллегии. Основная масса — это судьи: арбитражных судов, судов общей юрисдикции, мировые, военные судьи — и представители общественности. Конечно, судьи должны туда входить, но как-то надо сделать так, чтобы они не имели решающего голоса. Судьи принимают дисциплинарное решение по представлению председателя суда, от которого они зависят. Поэтому они обязательно принимают нужное ему решение.

Вот взять, например, повестку коллегии, на которой решался вопрос о прекращении моих полномочий по представлению председателя суда, и на том же заседании рассматривалось представление того же председателя областного суда о назначении такого-то судьи (члена коллегии) председателем районного суда, и рекомендация такого-то судьи на неограниченный срок (имеется в виду конец испытательного 3-летнего срока, после которого судья получает уже пожизненное назначение — РР). Вот если проанализировать состав квалификационной коллегии — что с ними произошло после? Все имеют повышение по службе. Идет зависимость членов коллегии от председателя областного суда. Вот когда ее не будет, этой зависимости, тогда и будут самостоятельные решения.

— Как Вы потеряли работу судьи?

— Приходит новый председатель, приглашает меня и предлагает уйти в отставку за то, что прокуратуре не понравилось наше решение. Решение это принимала не я одна, а тройка судей, где я была докладчиком. Председатель мне сказал: "Не так ты доложила". Суд предыдущей инстанции принял решение о мере пресечения — содержании под стражей — с процессуальными нарушениями, и мы отменили это решение и, соответственно, постановили освободить человека из-под стражи. Человек обвинялся в том, что по телефону вымогал 5 тысяч рублей. И хотя в деле только этот эпизод и фигурировал, силовики на него что-то имели и были заинтересованы, чтобы он сидел и отсидел до конца.

У нас только говорят, что мы строим правовое государство, а мы, оказывается, должны силовикам верить на слово, а не доказательствам, которые нам представлены. Силовики сказали, что он бандит, и мы им должны верить на слово, хотя они никаких доказательств не представили.

Потом этому подсудимому Шамаеву другой судья присудил ниже низшего — и против того судьи тоже комплексную проверку инициировали, но за него кто-то вступился, и прекращать полномочия не стали, но приговор отменили — и так продолжалось, пока подсудимому не дали реальный срок.

— Что же это за человек такой, что им так интересовались? Может, действительно бандит?

— Если вы считаете, что он бандит — кто же против его наказывать? Так вы докажите нам серьезный состав преступления, а не 5 тысяч рублей. То решение принимали втроем, причем единогласно. Тогда все были ЗА, это когда потом прокуратура начала писать, все поменяли свое мнение.

— Как они потом это объясняли?

Они потом сказали: "Как нам доложили, так мы и решили". Списали все на докладчика, хотя материалы всего дела — 4 листочка, плюс в заседании выступали и адвокат, и прокурор. Там в принципе невозможно чего-то не посмотреть и не проверить, при желании — все доступно.

Когда у меня был материал на проверке, я не знала, что там какой-то контроль со стороны правоохранительных органов. Это потом я уже узнала, когда шум поднялся. Говорила председателю: "Что ж ты мне раньше не сказал?". Не знаю, почему-то они все время приходили, а в этот раз не пришли.

— А если бы пришли в этот раз? Если бы Вы знали, что они интересуются и что для них важно оставить человека под стражей вне зависимости от законности этой меры? Что бы изменилось?

— А если б пришли, то либо у меня забрали бы дело, либо — даже если бы я не согласилась идти у них на поводу — двое других по желанию руководства не проголосовали бы за это решение.

— Когда председатель предложил Вам подать в отставку, Вы отказались?

— С какой стати я пойду в отставку? Я работала 14 лет, у меня почти стопроцентное качество работы. Он говорит: "Я покопаюсь". И нашел — 5 лет назад мы там исправили чисто техническую ошибку, исправили в отчестве О на А. Он комплексную проверку мне организовал и написал на меня представление в квалификационнную коллегию. После меня уже все в подобных ситуациях шли в отставку. Меня ж никто не поддержал, Верховный суд меня не поддержал, а против каждого судьи можно найти в одном из дел какую-нибудь техническую ошибку. Кто ж хочет денег лишаться.

— Пенсия-то большая?

— 50 тысяч в месяц.

— Не жалко было таких денег лишаться?

— Тогда я была возмущена несправедливостью, о пенсии не думала. Сейчас мне, конечно, жалко пенсию, которую я законно заработала. Я одна ребенка воспитываю — девочка учится в 9 классе. И государство мне не помогает. Я ему (председателю) говорила: "У меня ребенок, как я буду одна ее содержать?".

— История с вашим уходом сильно повлияла на других судей? Многое изменилось?

— У нас раньше споры были в тройке в совещательной комнате, пока не началась борьба за качество. Раньше, бывало, даже по незначительному делу очень сильно спорили, бывало, что кто-то из тройки писал отдельное мнение, не соглашаясь с коллегами. Сейчас нет никаких споров — все сидят, успокоились. Сейчас идет борьба за качество. Качество почему-то у нас определяется так: если кассация засиливает (оставляет в силе — PP) приговор — то это показатель качества. Я считаю, наоборот: они сейчас засиливают безобразные приговоры — какое это качество?!

Когда я работала, мы отменяли приговоры, если они были юридически неграмотно написаны. Через три месяца после моего ухода качество взлетело под сто процентов — все приговоры засиливаются. Судьи-то те же работают — что, они сразу все так поумнели, что ли? У нас пришел молодой контингент, столько молодых судей, им надо указывать на их ошибки, если они есть. А сейчас хорошо, плохо, юридически безграмотно написано — все равно оставляют в силе. Адвокаты уже говорят: "Бесполезно писать жалобы — все равно все отменят". Как решила первая инстанция — так и будет.

— Я слышала, что иногда судьи просто переписывают обвинительное заключение, чуть ли не с флешки копируют. Это не преувеличение?

— Вот оправдательный — это тяжело написать, да. А обвинительный — что писать... Многие так и делают, я знаю: говорят следователям, чтобы флешку приносили... Сколько в мою бытность мы таких приговоров отменяли — там даже ошибки те же, что и в обвинительном заключении. Был даже такой случай: передрали с флешки следствия приговор, а указанный в нем свидетель не только не был в судебном заседании, он уже к тому времени умер. И ничего, фигурировал в приговоре.

— И что было за это судье?

— Отменили приговор, судью вызвали на заседание президиума и отругали.

— А человека оправдали того? Или просто получше написали обвинительный приговор?

— Ну, естественно, получше написали.

— Многих очень интересует, что чувствует судья, вынося приговор? О чем думает судья, когда назначает наказание? Или со временем чувства притупляются?

— Я всегда чувствовала. И я всегда понимала, что можно дать такое наказание, а можно и другое — это все субъективно. Я переживала всегда. Вы знаете, не уснешь иногда после приговора. Вот женщина убила своего мужа, который над ней издевался. Вся улица пришла за нее — мол, правильно сделала, мы бы его тоже убили на ее месте, этого изверга. А ведь убийство — куда деваться? Надо наказывать.

— И что Вы сделали?

— Дала ей отсрочку — у нее ребенок был, вот до достижения ребенком 14 лет.

— Вас не ругали за мягкий приговор?

— Да нет, тогда время было другое, тогда не ругали.

— Самый важный, кажется, вопрос, который волнует наше общество: что происходит в голове у российских судей? О чем они думают, что они чувствуют, когда выносят приговоры? Мучает ли их совесть? Чего они боятся? Что вообще происходит с человеком, когда он становится судьей в нашей стране?

Я вам могу сказать, что человек превращается в машину. Не поверите? В бесчувственную. Как компьютер. Но он превращается в нее не с первых дней работы.

Сначала, когда выходишь на работу судьей первый день — я свои ощущения рассказываю, — очень тяжело. Потому что ты не понимаешь, в какую обстановку ты попадаешь. Ты приходишь с воли, с улицы, может, ты где-то до этого юристом работал — и попадаешь в обстановку отягощенную. В течение месяца — я уже рассматривал дела, готовился, изучал — у меня были страшенные головные боли. Немаловажный момент — когда выносишь первый приговор. Особенно я бы рекомендовал молодым судьям не давать сразу решать вопросы о взятии под стражу. До такой степени все человеческое кипит — потому что ты еще не судья, ты только пришел. Не знаю, сколько это все работает: это сердцебиение, давление, стенокардия — у каждого по-разному.

А потом, в один прекрасный момент, я понял, что я даю людям лишение свободы... спокойно. Вот как будто это норма. Если работаешь в этой системе, то думаешь: "Вот, наверное, судьей становишься — матереешь". А на самом деле ты превращаешься из человека в кого-то, в кого — сами подумайте. Потом ты работаешь, как машина, на тебя давит с одной стороны прокуратура, у которой врожденный обвинительный уклон, или следователи, у которых тоже врожденный обвинительный взгляд, с другой стороны — адвокаты. Ну, адвокаты, как правило, не давят, это самые добросовестные люди, но их сейчас никто не слушает, а очень жаль. И вот если ты в машину превращаешься — то это уже все. А если не превращаешься — то тебе надо уйти. Отсутствие состязательности сторон ведет к правовому беспределу.

— Так происходит абсолютно с каждым?

Это, наверное, бОльшая часть судей так себя ведет. Есть, наверное, другие — которые не превращаются, но они остаются без карьерного роста, сидят вечные судьи, которые чего-то там копаются, выясняют. Наверное, таким тоже надо родиться, это как хороший врач. Один скажет: "На тебе таблетку, и иди домой!" — а другой будет докапываться до причины... Такие судьи никому не нужны, они медлительны — дел-то много, они мучают председателя, которому сроки нужны: быстрее, конвейер гони, сроки! Им не светит ничего в этой жизни, потому что они копаются и заказуху и чернуху гнать не будут, стараются до чего-то докопаться.

— А как же Вы? К какой категории Вы относитесь? Вы все же сделали карьеру.

Сделал, причем бесплатно. Никогда никому не платил за эту карьеру. Мне трудно о себе говорить, но люди говорят, что я трудоголик. Я во всем копался, а потом стал председателем суда и уже дела не рассматривал.

— Почему наши суды выносят так мало оправдательных приговоров? У Вас их сколько было?

Не помню точно.

— Ну примерно?..

Ну примерно один процент от общего числа рассмотренных дел. Как в среднем по России. Очень мало. Ну, давайте я Вам расскажу, почему так получается. Наша могучая судебная система устроена так, что оправдательные приговоры в ней выносить практически невозможно. Потому что это называется "работа в корзину". Если бы мы встретились втроем: я, Вы и председатель Верховного суда, — я бы ему при Вас сказал: "Уважаемый Вячеслав Михайлович, уберите эту смешную статистику, она никому не нужна, она только вредит судопроизводству". Суд — это не палочная система.

— А как это считается? Сколько вынесенных приговоров должны отменить, чтобы у судьи были проблемы? Что будет с судьей, если он вынесет оправдательный приговор?

Официально таких показателей нет. Но такого судью съедят. Могут подставить, могут написать плохую характеристику при назначении. Вот пример: вынес судья оправдательный приговор — ну, во-первых, он его, скорее всего, и не вынесет, ну давайте предположим, что вынес. Его сразу отменят — и вышестоящие инстанции, и органы предварительного расследования будут бегать, обивать пороги областного суда, чтобы этот приговор отменить. Идут на разные ухищрения и уловки — вплоть до того, что могут сказать, что такой-то судья взял за оправдательный приговор деньги. А это ложь и клевета. Никто ничего не брал, никто ничего не знает, но главное — сказать наверху, что взял. А областные судьи думают: раз прокуроры говорят, значит, брал, надо его приговор отменить.

Есть СМИ, лежащие под правоохранительной системой. Им говорят: "Пиши, что судья такой-то взял то-то", — и те пишут. Они придумывают легенду, порочащую судью, и легенда работает неплохо, и чем она изощреннее, тем лучше она работает на них.

— Потому что у нас презумпция виновности? Люди скорее поверят, что кто-то взял деньги, чем что кто-то честно кого-то оправдал?

Да, потому что презумпция виновности. Одного бандита отпустили из-под стражи. Милиция задержала его, он бандит, член ОПГ, задержали его за что-то, связанное с оружием. Милиция выходит с мерой пресечения в суд, суд говорит: "Подписка о невыезде". Не будем судить о суде плохо — суд так решил. Что делается дальше? Дальше идет серьезный наезд на судью: "Ты что творишь? Зачем ты это делаешь?". А судья говорит: "Вы ко мне претензий никаких не предъявляйте, это не я, это мне так в областном суде сказали" — и показывает на меня. А я ни сном ни духом, я про это дело не слышал. Я в областном суде работаю, а это районный суд, я что, все аресты в районном суде должен знать? Потом приходит ко мне работник прокуратуры. Я долго не мог понять, чего он хочет от меня. Оказалось, хочет, чтобы мы отменили приговор и арестовали. Говорит: "Ты знаешь, а тебе занесли 4 млн рублями, и у нас есть оперативная информация", — и рассказывает об этом деле. И вот представьте себе: я ни сном ни духом, а мне говорят такие вещи. И первая мысль: это левое судебное решение надо отменить, кто-то взял деньги под меня. Справедливости ради: ч.1 ст.222 ("Незаконные приобретение, передача, сбыт, хранение, перевозка или ношение оружия" — PP) — до суда можно не сажать. Но им он нужен в клетке, им надо его прессануть, а там, в клетке, они могут сделать с ним, что хотят. И я получаюсь в данном случае инструмент их "хотелок". Какие 4 миллиона?! Да я их в глаза не видел... В кассационной инстанции приговор отменяется, и дело направляется на новое рассмотрение.

— А на самом деле неужели совсем никто никогда деньги не берет? Трудно поверить.

Бывает, адвокаты заносят, прокурорские могут взять под суд деньги и на суд перевести стрелки — сам взял, а доложился, что взяли в суде, а в суде рассказал историю: "Это мой друг, это его ребенок, он приехал в командировку", — случайно разжалобил судью, получил деньги, и всем все хорошо... Или посадить кого-то надо. Общество удивляется: Осипову за маленький пакетик в тюрьму посадили, и она сидит под стражей, а у нее маленький ребенок, а еще удивляются, когда за килограмм героина подписку о невыезде дают... Или туда, или сюда, но схемы одни работают.

Меня один раз один парень, занимавшийся бизнесом, спросил, когда пришел: "Ответь мне всего на один вопрос: суд — это бизнес?". Я аж подпрыгнул. И только по истечении много времени я начал своей бестолковой головой понимать: суд — это бизнес, суд стал бизнесом, его превратили в бизнес. Вот, что страшно. Суд — это уже бизнес.

— Как так получается, что прокурорам удается разжалобить судей, а при вынесении приговоров жалости у судей, как правило, не бывает?

Он просит не потому, что он разжалобил или сочувствует, потому что они в одной упряжке: сегодня я тебя попрошу — завтра ты попросишь. У судей тоже много в жизни проблем, надо с прокурорскими дружить.

— Чем лично Вы не угодили?

Уголовное судопроизводство Волгоградского региона (а Волгоград, согласно источникам МВД, — один из самых криминальных) имеет важную составляющую. В связи с моим приходом на эту должность у товарищей — по-другому, как коррупционными силами, я назвать их не могу — утрачивается контроль за той важной частью судопроизводства. Потому что со мной можно не договориться. За два года, что я работал, я мало слушал. Приходилось слушать — но очень мало, и я их не устраивал. Им нужно было освободить место для своего человека. И вот, меня заменили. Причем в отставку меня вынудили подать в декабре 2011 года, а этому предшествовало присвоение мне первого квалификационного класса Высшей квалификационной коллегией судей РФ, приказ председателя Верховного суда РФ В.М. Лебедева о назначении председателем судебной коллегии Волгоградского областного суда, награждение президиумом Совета судей РФ почетной грамотой за хорошую работу.

— То есть незадолго до отставки Вы были на хорошем счету у начальства. В какой момент все поменялось? Был какой-то поворотный момент?

В сентябре было одно заказное дело. Поступила команда по делу о двух высокопоставленных взяточниках в районе: они должны получить условно. Вместо этого им дали реально, одному — 7, другому — 8 лет.

— Вы дали?

Не я, судья. Вразрез с мнением руководства. И тогда один из высокопоставленных руководителей сказал мне: "Твои акции упали ниже городской канализации".

— То есть предполагалось, что Вы передадите судье мнение руководства, а Вы этого не сделали?

Я позвал судью и сказал, что один из высокопоставленных руководителей просит условно по этому делу. Я просто поставил в известность о том, что хочет руководство. Я посмотрел на него, он на меня, и мы все поняли. Он прочитал по глазам и дал реально. И правильно сделал.

— И что, председатели могут так просто вызвать судью и сказать: вот такое дело надо решить так-то и так-то?

Ну, они так не говорят, конечно, такого нет: "Пойди и сделай". Они говорят примерно так: "Надо посмотреть, изучить, доложите, в чем там вопрос..." Как-то так.

— "Доложите"? По закону разве судья может докладывать о деле председателю?

Вы спрашиваете, как по закону, или Вам интересно, как в жизни происходит? У нас есть законы, у нас есть хорошие законы, те законы, которые сегодня есть и работают, они дают нам возможности для нормального правосудия. Ну, может быть, корректировки нужны, потому что время меняется быстро, и что-то надо корректировать, а в основном — база отличная. И если эти законы не работают, они не работают только по одной причине — это человеческий фактор. А человеческий фактор заключается как раз в том, о чем мы говорим: иди и доложи, иди и изучи, иди и посмотри... Это все подлежит демонтажу. Говорят же многие, что председателей надо убирать, что они не нужны...

— Вы тоже так считаете?

Да. Если быть более точным, председатель, наверное, все-таки нужен, но он должен быть отрешен от этого, он нужен для других целей.

— Как именно он должен быть отрешен? Он же и так должен быть отрешен.

Как по жизни или как по закону? По закону он отрешен и так, потому что в законе написано: "Судья независим". Отрешение есть? Есть. В жизни происходит совершенно иное. Мы взрослые люди, и я не буду говорить: "Я независим". Судья — самый зависимый человек, какой только может быть, и он зависим от всех. Может, только от погоды не зависит. И то не знаю, не думал на эту тему.

А как он должен быть отрешен? Система должна работать. Вот я получил дело — сижу его и изучаю. И как только кому-то приснится в страшном сне о том, что кто-то судью о чем-то просит или дает судье какие-то указания, как что сделать, — сразу, моментально, как скорая помощь, процессуальная проверка с возбуждением уголовного дела о давлении на судью. И этим должны заниматься специальные органы. Не те, которые "украсть-отнять". А специальные органы. И если в течение нескольких месяцев или года начнутся жертвы, то потом людям уже не захочется подходить просить ни судью, ни председателя ни о чем. Потому что закон работает. Одно слово: судья независим! Достаточно заставить работать закон.

— Некоторые бывшие судьи, с которыми я разговаривала, говорят, что возрастной ценз слишком низок, ведь сегодня судьей может стать человек, достигший 25 лет. Вы не считаете, что его нужно поднять?

Сегодня, прежде чем стать судьей, нужен стаж 5 лет. Приходят молодые специалисты, и система их ломает — еще когда они работают помощниками или секретарями в течение 5 лет. Система ломает за 5 минут, не надо даже эти 5 лет ждать. К нынешнему возрастному цензу можно вернуться, когда систему демонтируют. Помещать молодых специалистов в эту систему сегодня категорически нельзя.

— Как, Вы предполагаете, эту систему можно демонтировать?

Есть журналист, который может написать одну статью в месяц. А есть журналист, который тридцать статей в месяц напишет. Но та одна стоит этих 30. Не надо судью загружать так, чтобы был конвейер. Работа судьи должна быть творческая, надо творчески подходить к праву.

Но нагрузка — это не самое главное, хотя это важно, чтобы судья мог как следует изучить дела. А главная проблема — это независимость. Реальная. Сегодня судья зависит от прокурора, от председателя, от следствия, от всех кому не лень. И только тогда, когда высокая степень ответственности судей за принятые ими судебные решения будет соответствовать высокой степени независимости суда, обеспеченного государством, можно начать разговор о справедливом суде.

— Найти судей, готовых разговаривать с журналистами, очень сложно. Почти все молчат. Чего они так боятся? Потерять высокооплачиваемую работу?

Любая медаль имеет две стороны. Труд у судей, конечно, адский. Даже не могу представить, как они работают в Москве или Питере с этой огромной нагрузкой — даже в наших небольших городах нагрузка достаточная, чтобы почувствовать все "прелести жизни". Но и зарплата у нас тоже достойная — сейчас я уже точно не знаю, какая, я уже несколько лет не работаю судьей, но судя по тому, что нет желающих покинуть этот пост, она очень достойная.

Вот когда я начинала работать в 80-х годах — попробуй нам что-то скажи или прикрикни на нас. У нас зарплата была 200 рублей, а на заводе получали по 400-500 рублей, и юристы были нарасхват, и если что не так, мы говорили: "Да я завтра заявление положу, и не нужен мне ваш суд, пойду на завод в юротдел, там в два раза больше платят". Судью тогда уговаривали: "Не надо, не уходи, как же мы без вас", — хотя, конечно, могли пригрозить и райкомом. Но во всяком случае за работу тогда особо никто не держался: работы много, зарплата небольшая. Мы были энтузиастами. Сейчас все поменялось. С одной стороны, это хорошо, что зарплата большая, с другой — попробуй кто-нибудь пикни. У нас очередь стоит в судьи: "Не хочешь работать? Иди, другого найдем". Соответственно, попробуй прими решение, которое в областном суде не понравится. Там сразу цыкнут: "Работать не хочешь?!".

— А при советской власти можно было принимать решения, которые могли не понравиться наверху?

Это зависело от многих факторов. У нас был председатель районного суда Болонс Виктор Михайлович, он уже умер давно (изнашиваются люди на этой работе быстро, и он умер достаточно молодым). Все знали, что человек он принципиальный, человек не конъюнктурный, и никто нам (нашему районному суду) никаких указаний сверху не давал. Вот я не знаю такого случая ,чтобы ко мне пришел Болонс и сказал: "Знаешь, надо принять такое решение..." Какое приняла — такое приняла. Когда я выносила первый приговор, я пришла с проектом к Болонсу посоветоваться. Спрашиваю его: "Сколько мне поставить, какое наказание?". Он поднял глаза и говорит: "Женя, ты о чем??? Я тебе могу подсказать, как технически написать, посоветовать, если ты сомневаешься в квалификации дела, но чтобы определить меру наказания??!! Ты же видишь человека в процессе — вот ты и решай". Может, в других местах были другие председатели, не знаю, но мы принимали решения, какие хотели.

— Ну, это вам повезло с начальником. А что партийные власти?

Давить — не давили, но один раз я поплатилась за свое решение. Был конец 80-х. Какого-то пьяницу хотели выселить из квартиры, а я не выселила. Городской администрации понадобилась квартира, гражданин находился в ЛТП, они забрали у него квартиру, распределили ее, а тут выходит человек из ЛТП — а у него квартиры нет. Он обращается в суд. По закону за ними сохранялась жилплощадь, и я вынесла решение его вселить обратно, а мне заместитель горисполкома звонит и выражает свое недовольство: "Как это Вы собираетесь работать судьей?". А я ему по своей молодой ретивости отвечаю: "А мне эта должность не нужна, я себе, если что, другую работу найду, а Вы-то куда пойдете, если Вас не выберут?". Это как раз уже пошли первые альтернативные выборы. И после этого он перестал со мной здороваться, и квартиру, на которую я стояла в очереди, я после этого не получила — стояла в очереди аж до 2003 года. Но вот это я помню единичный случай, а так, в открытую чтобы в то время кто-то диктовал, какое надо принять решение, — такого у нас не было. Сейчас, конечно, совсем другое дело.

— В какой точно момент началось это давление, Вы помните? Когда судьи потеряли ту независимость, которая у вас была, по Вашим словам, еще с советских времен?

Когда председателя областного суда Новикова убрали, а может, он и сам ушел, и на его место пришел Карпов, — наступили другие времена. Я очень быстро почувствовала, что я неугодна, и разговоры пошли, что таких-то судей, в том числе и меня, скоро уберут. У нас тогда еще сменился председатель районного суда. И вот, приходит дело, подходит ко мне новый председатель и говорит: "Вот у Вас дело, этого человека надо посадить". Я была в полном недоумении. Как?! Мы же были развращены той демократией, которая у нас творилась. Для нас это была такая дикость, что нам могут сказать, как выносить приговор. Он говорит: "Это криминальный авторитет". А я ему: "Это что, в деле написано?" — "Нет. Но надо" — "Вот если Вам надо — берите дело и решайте, что хотите, а я что накопаю в судебном заседании, то и будет". И мы еще ухитрились написать коллективное письмо в областной суд про то, что на нас пытаются оказать давление. Из областного суда — а там уже был председателем Карпов — к нам приехал по нашему письму проверяющий и сказал: "Кому не нравится, можете взять листочки, написать заявление и уйти. Мы никого не держим". Уже тогда зарплата судьи поднималась, никто не захотел писать заявление. Но осадочек остался — наш Мценский суд с тех пор стал считаться "неуправляемым", про нас говорили: "Плохой коллектив, их всех надо поменять".

— А что с "криминальным авторитетом" стало? Какой Вы в итоге приговор вынесли?

Никакого. Дело-то у меня сразу забрали и отдали другому судье.

— Вот Вы говорите про давление. А как оно фактически происходит? Есть какие-то письменные или устные установки? Судей собирают и объявляют, как надо и как не надо выносить решения? Или судьи каким-то образом сами всё понимают без слов?

Напрямую, конечно, никто не скажет: "Делайте так-то", — но стоит областному суду два раза отменить приговоры, например, с условной мерой наказания, как все сразу понимают, что ее не надо применять. Бывает, и напрямую говорят. Мне рассказывали, как одна судья вынесла достаточно мягкий приговор — использовала статью 73 (условный срок), и после этого она пошла в областной суд, и на нее там так прикрикнули, что она чуть ли не в обморок стала падать. Вот теперь докажите ей, что надо выносить оправдательный приговор. Она его вынесет? Да никогда!!! Вот и пошел обвинительный уклон. Теперь, если у подсудимого получается условный срок, он получит реальный, если у него реальный — он получит его по максимуму, и неважно, что за этими скобками.

— В случае с Мариной Кольяковой так и получилось? Ваш оправдательный приговор отменили, потом оправдательный приговор Вашей коллеги тоже отменили. Но ведь третий судья, который дал девушке 12 лет колонии, он же понимал, что он отправляет невиновного человека в тюрьму на 12 лет?

Вообще-то, он неплохой человек, этот судья Рыбалкин. Я за него не могу сказать, что он думал. Мне кажется, он был уверен, что приговор все равно отменят. У нас как-то было такое: пришло автотранспортное дело, там было много трупов, но было очевидно, что виноват потерпевший, а не подсудимый, но поскольку было такое громкое дело, то наверху решили кого-то наказать. У нас ни у кого рука не поднялась, и все судьи вынесли оправдательный приговор: приговор отменяли, но следующий судья опять его выносил. Ну и что? Когда у нас судьи закончились, областной суд отправил дело в суд другого района, в другом районе спокойно осудили. Наверное, Рыбалкин решил, что сделает оправдательный — все равно отменят. Как профессионал он написал этот приговор вполне приемлемо. Если ты захочешь и владеешь этой техникой, то все может сойти. И приговор, видите, устоял. Жалко девочку... Это не она (убила). Там явная судебная ошибка

— Да, вот ваш хороший человек отправил невиновную девушку на 12 лет... Меня всегда интересовало, что думают и чувствуют судьи, вынося подобные приговоры?

Профессиональная деформация... Свежему человеку это ужасно, а у нас, когда каждый день с этим сталкиваешься, то такой остроты нет, что перед тобой человек, его судьба. Если врач по каждому трупу в больнице будет горевать, то он сойдет с ума. И юристы не исключение. Если первый день дрожишь и трясешься: как же так, кого-то взять под стражу, — то потом уже все смотрится не так ужасно, срабатывает уже профессиональное.

— Неужели никогда человеческое не перевешивает? Понятно, что с одной стороны — хорошая зарплата, которую можно потерять, но с другой — судьба человека.

Взять на себя ответственность и лишиться чего-то достаточно сложно. Человек думает о себе, о детях, которых надо учить, о родственниках, которых надо содержать, — это, видимо, перевешивает. Пойти против прокуратуры и назвать черное черным, а белое — белым, — значит вызвать неудовольствие областного суда, и потерять работу и заработок, и отказаться от перспективы после отставки получать не мои жалкие 8 тысяч пенсии, а нормальное денежное содержание. Значит, ты работаешь, но тогда ты поддерживаешь следствие. А на бумаге можно изобразить все, что угодно, и за приговор это вполне сойдет. Хотите покаюсь?

Все-таки большой пресс на судей: попробуйте оправдательный приговор нарисуйте — последуют санкции, и вы можете с работой распрощаться. Никто, конечно, официально не предъявит судье, что он этот приговор за взятку нарисовал. Но последующие десять приговоров отменят, например, из-за какой-нибудь одной запятой, как это было со мной. Вся система так построена: не важно, чем это обернется для гражданина, не важно, как чья-то судьба сломается, важно только, что вор сидит в тюрьме. Что за вор, чего украл, как украл, была ли кража?.. Главное — принцип: раз дело пришло в суд, оно уйдет с обвинительным приговором. Иначе судья — виноват.

Как это решить? Лишить судей зарплат? Я бы не стала. Уж очень у нас большое расслоение: или ты наверху и все можешь себе позволить, или у тебя ничего нет вообще. Если бы было меньше расслоение, как в советские времена... Мы чувствовали себя свободнее, потому что могли найти себе другую работу. Сейчас — по крайней мере в провинции — никакой свободы выбора нет.

— Ну вот Вас уволили без сохранения высокой судейской пенсии — и Вы все же нашли работу и стали, как я понимаю, довольно успешным адвокатом. Как Вам видится судебный процесс со стороны защиты?

Мы защищаем всех — и виновных, и невиновных, и если клиент не признает свою вину, то наша обязанность повторять за ним все, что угодно. Говорит человек, что инопланетяне убили и изнасиловали — и мы будем говорить, что инопланетяне, хотя доказательств его вины может быть множество. Но ведь бывает и так, что и сам вину не признает, и доказательств нет никаких против него. А выходит судья: "Приговор оставить в силе". Хоть какое там красноречие применяй... Адвокаты старой школы могли красноречием, эмоциями, анализом доказательств изменить судьбу. У нас получается, что ни красноречием, ни анализом доказательств ты не можешь ничью судьбу изменить. Ты говоришь, а они между собой разговаривают, или что-то читают, и всем своим видом показывают: твоя обязанность говорить, наша обязанность — слушать, но воспринимать то, что ты говоришь... И не мечтай! А зачем? Все же уже решено.

Четверг, 31 мая, стал для отечественной судебной системы днем гуманности. Кущевский районный суд Краснодарского края в четверг приговорил к штрафу в 150 тысяч рублей Сергея Цеповяза, обвиняемого в укрывательстве убийства 12 человек. А Басманный суд Москвы заменил фигуранту дела об убийстве журналистки Анны Политковской Дмитрию Павлюченкову содержание под стражей на домашний арест.

Причины милосердия в целом понятны. Максимальное наказание Цеповязу по статье об укрывательстве — два года, он пошел на сделку со следствием и признал свою вину. Подсудимый Павлюченков тоже сотрудничает со следствием. У одного много детей и «тяжелое материальное положение», другой страдает хроническими заболеваниями. Так что у обоих судов была легальная возможность максимально облегчить этим людям судьбу, и они ею воспользовались.

При этом оба гражданина причастны к насильственным преступлениям. Для Павлюченкова, судя по всему, это далеко не первый эпизод криминальной биографии. Цеповяз был одним из ведущих членов группировки, руководимой Цапком, которая установила режим страха и террора в Кущевской и поддерживала его много лет. И тут, конечно, есть вопросы к следствию: ведь страшное дело о массовом убийстве было лишь последней точкой в череде остающихся нераскрытыми и безнаказанными преступлений.

Оба суда имели возможность проявить снисходительность, но точно так же и возможность поступить противоположным образом — в этих конкретных случаях продемонстрировать максимальную жесткость. Стоит ли аплодировать им за принятые решения?

Общую жесткость государственной репрессивной машины они ведь ничуть не уменьшили. А она безжалостна к тысячам людей, ни в чем подобном деятельности Цеповяза и Павлюченкова участия не принимавших. Можно вспомнить обвинявшуюся по экономическим статьям тяжело больную Наталью Гулевич, год без всякого судебного вердикта содержавшуюся в СИЗО. Или перенесшего 6 инсультов предпринимателя Станислава Канкия, которому только вчера снова продлили срок многомесячного ареста. Или привести и более резонансные примеры, которых тоже более чем достаточно.

Сидят и девушки, обвиняемые в причастности к панк-молебну в ХХС. Хотя вменяемое им правонарушение не идет ни в какое сравнение с делом Павлюченкова. Что же это за гуманность такая, которая приводит под домашний арест бывшего полковника милиции, обслуживавшего убийц, а молодых матерей держит за решеткой?

Есть соблазн сравнить сумму штрафа, к которому приговорили Цеповяза, с предлагаемыми «Единой Россией» штрафами за организацию и участие в неудобных властям «скоплениях граждан». 150 тысяч и 300 тысяч рублей соответственно (в поправках в КОАП, принятых в первом чтении, неправильно митингующих предлагалось штрафовать и вовсе на 1,5 млн). Все это как-то не укладывается в единую шкалу ответственности.

Система правосудия все же должна основываться на адекватной квалификации того, что такое хорошо, а что такое плохо. И особенно на адекватном ранжировании тяжести совершаемых гражданами проступков и преступлений. Если этого нет, правосудие превращается в дубину, которой судебные власти распоряжаются по собственному усмотрению, произвольно, заботясь только о соблюдении формальностей (да и то не всегда).

Тут даже не важно, руководствуются ли судьи политическими указаниями, экономическими заказами или личными пристрастиями. Важно, что это перестает быть похожим на правосудие.

Монополия государства на насилие оправдана тем, что государство знает, как правильно им распорядиться. Практика насилия — прерогатива силовиков, в случае применения к гражданам — правоохранительных органов. Санкция же выдается судебной системой. И те и другие как будто специально ведут себя так, чтобы их право на свою профессиональную деятельность было возможно менее убедительным. И когда казнят, и когда милуют.

- Новосибирск, по крайней мере если судить по сообщениям в прессе и в сети, один из российских регионов — лидеров по увольнениям судей со скандалами. В чем проблема?

- Я бы вам предложила сделать такое биографическое исследование и отследить судьбу тех судей, которые о коррупции в судебной системе начали не сейчас говорить. Сейчас каждый считает своим долгом выступить, понимаете? Потому что об этом теперь говорят открыто, об этом говорят все. А давайте вернемся на 13 лет назад и посмотрим, как сложились судьбы тех людей, которые начали говорить об этом тогда. И есть ли теперь желание у этих людей вообще с этой коррупцией бороться? У нас в регионе это были судья Филатова, судья Зуева, судья Денисова, судья Дударев. Мы все — люди одного круга, мы учились в одном учебном заведении и мы все друг про друга-то знаем, что мы — люди, к коррупции вообще отношения никакого не имеющие. И вот нас всех вывели за скобки, и только вот с Филатовой, слава Богу, благополучно все обошлось (Филатову восстановили в должности — РublicPost).

- Когда вы говорите “выдавливали”, что вы имеете в виду? Неужели так просто избавиться сразу от нескольких судей?

- Сейчас мы говорим о дисциплинарной ответственности. Вот в закон внесли статью о привлечении судей к дисциплинарной ответственности. Как только эту статью внесли — всех неугодных судей стали подводить под дисциплинарку. Когда не было дисциплинарки, у нас была замечательная норма "Истечение срока полномочий" (с 2009 года больше не действует трехлетний испытательный срок, и назначенный президентом по рекомендации квалификационной коллегии судья сразу получает пожизненный статус — РublicPost).

Под истечение срока полномочий попала и я — только потому, что я тогда самая первая начала говорить о том, что в судах творится безобразие, мягко говоря. Ну, что такое истечение срока полномочий? Это когда судье говорят: "Ну, спасибо, вы хорошо справились со своей работой". То есть нет оснований уволить по недостаткам в работе, но просто истекает срок полномочий. И квалификационная коллегия в силу определенных обстоятельств не дает рекомендаций, тем более когда выступает председатель суда и просто, знаете, несет такую околесицу. Что я мешаю ей работать, что якобы я собираю всевозможные различные группировки. У меня сейчас ребенку 14 лет будет исполняться, а тогда ему еще года не было, когда они прислали мне по почте трудовую книжку с записью, что я отчислена из штата суда в связи с истечением 3-летнего срока полномочий. Естественно, я без работы, меня лишают выплат. Социальные службы мне отказывают в компенсациях, я не могу платить за квартиру. А мне [в социальной службе] говорят: "Вы зачем уволились?". Я говорю: "Так я не увольнялась — меня уволили" — "Не врите, у нас не увольняют женщин с детьми до 3-х лет". И стыдно было сказать, что я вообще судья вроде как.

- А что конкретно вы рассказали, что вас так невзлюбили? Что за беззаконие творилось в суде?

- В то время я работала судьей Ленинского района, у нас была председателем Шаметкина Ольга Ильинична. О ее деяниях до сих пор в обществе отрыжка, надо сказать. Вот тут все написано (показывает статью "Фемида ля комедия" МК в Новосибирске за 2001 год, в котором проводившие проверку в Ленинском районном суде выявили многочисленные "необоснованные освобождения из-под стражи лиц, совершивших тяжкие преступления". В качестве одного из примеров приводится вынесенный Шаметкиной приговор в 7,5 лет условно за 26 кг опия). 26 кг наркотиков — и условный срок. Еще была судья, которая могла, например, выпустить обвиняемого в похищении человека. Его ловили всем городом сотрудники милиции — она его отпустила под подписку о невыезде. Он возвращается [из СИЗО в свой район] и убивает участкового, который его задерживал. И судья эта сейчас вершит правосудие в Новосибирской области.

- А к вам у председателя какие претензии были?

- Ну и как это обычно бывает — председатель вызывает судью и так, как бы между делом, говорит: "Ой, у тебя там... Ну, посмотри внимательней. Ну, там надо помочь людям". Понимаете? Ну, указание давать легко. Если ты хочешь помочь, возьми себе это дело в производство и рассматривай, выноси какое хочешь решение. А ведь совесть — это реально существующее что-то, которое тебе не дает преступить грань дозволенного. Я в этом смысле очень серьезно сопротивлялась. Я говорю: "Ну забирайте себе это дело". Хотя отдавать это дело я тоже никогда никому не хотела, потому что я понимала, что над правой стороной расправятся.

Естественно, меня сразу в список неугодных-то поставили. У меня была репутация неудобного судьи, от которого надо было избавляться. И Шаметкина начала меня активно выдавливать из суда, и под истечение срока полномочий у них это все очень хорошо получилось...

Безусловно, у нас здесь в тот период были и единомышленники и те, кто в это ввязываться не хотел. И вот тех, кто ввязываться не хотел, конечно же, всегда больше, чем единомышленников.

- Почему так получается? Казалось бы, естественно поддержать коллегу?

- Почему? А потому что, вот, вы знаете, когда я шла в суд, зарплата у судей была просто копеечная. Это был 1996 год. Я шла на эту должность с должности юриста жилищного управления администрации Ленинского района, и у меня там зарплата и премиальные были больше, чем платили на должности судьи.

- А почему вы согласились пойти на меньшую зарплату?

- В общем-то мне нравилась работа судьи. Мне казалось, что на этом месте я что-то смогу сделать. У меня специализация была "жилищные дела". Это всегда серьезные такие, тяжелорешаемые споры. Тогда была одна, у меня не было детей, и мне денег хватало.

Сейчас профессия судьи привлекательна тем, что там платят много денег. И очень многие туда идут, забывая, в общем-то, о том, есть ли у тебя вообще призвание к этой профессии, любишь ли ты людей вообще, способен ли ты сопротивляться. Ведь здесь нужны люди, не просто грамотные юристы, а юристы, которые стержень имеют. Я сейчас для себя это все поняла.

Не надо на судей обращать так много внимания, мне кажется. И пусть у них будет зарплата как и у всего населения. И у нас с вами, и у судей, и у парикмахера, и у дворника должна быть нормальная достойная зарплата, обеспечивающая достойную жизнь. И тогда вот этого не будет ничего. Хотя, понятно, что категория судей особенная... Ни в коем случае я не хочу с парикмахером сравнивать.

- Судье приходится рассматривать разные дела, не только по жилищным спорам. В том числе и уголовные. Вам приходилось?

- Уголовные дела — это не моя специализация была. Но когда я пришла, уголовные дела рассматривали все подряд. Особенность рассмотрения уголовного дела в том, что ты должен огласить приговор и вынести решение, например, в виде лишения свободы. Я всегда была не уверена до конца, что этот человек совершал преступление. И у меня уголовные дела отобрали после того, когда я рассматривала одно дело о ДТП. Абсолютно была уверена в том, что в ДТП, где 4 трупа были, подсудимого, одного из тех, кто сидел на пассажирском месте, подставили, потому что водитель, оставшийся тоже в живых, был в нетрезвом состоянии... И я однажды просто вызвала к себе этого подсудимого и говорю: "Ты понимаешь, ты не бери на себя". Вот просто по-человечески с ним поговорила, чего, наверное, судья не должен делать. Я говорю: "Ты расскажи, как было. И всем очевидно, кто это был за рулем. Даже по тем травмам, которые были получены". А по материалам дела, по всем обстоятельствам я должна была выносить приговор и давать ему 5 лет колонии-поселения, понимаете? Потому что 4 трупа — это 5 лет. Он не оценил моего к нему хорошего отношения. Он пошел на меня жалобу написал, что я ему уже пообещала 5 лет. И я потом просто сама отказалась от этих уголовных дел.

- А чем в итоге кончилась эта история?

- Дело забрали и отдали другому судье, который 5 лет буквально ему впаял без всяких, знаете, душещипательных бесед. И потом мамаша вот этого подсудимого приходила и плакала, и говорила: "Ах вот, да что же?". Они думали, что они получат условно за 4 трупа. Ну, во всяком случае, уголовные дела, я поняла, что это не моя вообще сфера деятельности.

- Вы всегда так переживали за подсудимых?

- Я даже 15 суток не могла дать. Бывали такие ситуации — милиционеры звонят в суд и говорят: "Вот этих надо". Причем приводят человека, который рассказывает, что его взяли-то не на улице, что к нему приехали, вытащили его из постели. Естественно, я при таких обстоятельствах отказывала. Так что вы думаете? Я выносила постановление, они его тут же рвали и вели к тому судье, который удовлетворял.

- А как милиционеры могут вообще порвать постановление, которое вынес судья? У меня это не очень в голове укладывается.

- Там же протокольная форма. Они приносят материал, и тут же им этот материал отдаешь. Он фиксируется потом, постфактум. И если их не устраивает, они заводят подсудимого в соседний кабинет. И водят его, пока кто-то из судей не даст трое суток. А им сутки нужны для того, чтобы его еще там поколотить, побить. Я понимала это...

- Я каждому судье задаю этот вопрос — вот вы в своей практике сталкивались с таким понятием, как муки совести судьи?

- Это страшные муки. Это страшные муки. Однажды, я помню, был такой эпизод: привезли несколько человек, и там действительно надо было дать сколько-то суток. Я дала одному 3 [суток административного ареста]. Так я вечером пошла в милицию, посмотреть, проверить, покормили ли их. Понимаете, я не могла вот так спокойно лишать человека свободы.

- Неужели никогда не приходилось давать реальные сроки?

- У меня единственный случай был, когда я лишила [свободы] на 6 месяцев алиментщика (тогда за алименты давали 6 месяцев)... Ну, он так нахально себя вел — вот его единственного мне не было жалко. Он так некрасиво себя вел по отношению к своим детям, по отношению к своей бывшей жене. Хотя за него пришли хлопотать. Вот я еще думала — давать или не давать 6 месяцев. Но он так себя вел, что у меня было четкое ощущение, что этого человека исправит только 6 месяцев исправительных работ. И все.

Это, действительно, такое внутреннее было состояние. А в остальном я всегда боялась, ненавидела эти уголовные дела, они меня мучили. Хотя кому-то нравится.

К сожалению, сейчас весь судейский корпус выхолостили. Выхолостили взрослых, опытных. Я считаю, что надо поднять возрастной ценз, и на должности судей назначать все-таки не с 25, а с 35 лет. Потому что для того, чтобы судить людей, надо чтобы человек сформировавшийся был. Позиция судьи Пашина — запретить назначать судей из секретарей судебных заседаний. Либо должно быть такое условие: ты поработал секретарем судебного заседания, хочешь быть судьей — иди поработай на самостоятельной работе и научись самостоятельно принимать решения, а не писать под диктовку, что тебе говорит судья. Или еще круче: переписывать протоколы. А состав мировых судей полностью из секретарей судебных заседаний, которые не брезгуют в том числе и переписыванием протоколов.

- Еще говорят, что в судьи идут в основном женщины.

- В основном да, женщины.

- И говорят, что в основном одинокие женщины.

- И в основном одинокие женщины. А в основном одинокие женщины, потому что там невозможно, нет времени жизнь устраивать. А если какая-нибудь дуреха и придет туда с мужем, то через некоторое время они от них сбегают.

- Вот почему никто не хочет жить с судьями?

- Да черт их знает. Ну, во всяком случае, замуж, в мою бытность судьей, редко кому удавалось выйти на судейской должности. Знаете, иногда нет времени в порядок себя привести.

- Вот уж не подумала бы. Наоборот, мне кажется, женщины-судьи такие всегда красивые в своих мантиях.

- А там под под мантией какая-нибудь грязная блузка. Или просто футболка домашняя. Ну, нет, конечно, до такой крайности не бывает. Но занятость колоссальная. Вот зарплата, которую они сейчас получают, ее все равно не хватает на то, чтобы содержать прислугу, а работы там — пиши круглосуточно и не отпишешься.

- О судебной реформе говорят все, но при этом состояние судебной системы только ухудшается. На ваш взгляд, есть какие-то шансы на реформу?

- На мой взгляд, эта реформа состоялась. Ельцинская реформа создала в стране стройную систему правосудия, приближенную по крайней мере на бумаге к цивилизованным странам. Разве что суд присяжных долго вводился, но и он в итоге заработал. Все вроде как настроилось. Во второй половине, конце девяностых, несмотря на то, что творилось в стране, суд, на мой взгляд, работал нормально. И оправдательные приговоры пошли и отказы в возбуждении дел. Работать было можно, интересно, и серьезного давления не было ниоткуда, а если оно и было, то нормальным судьей оно нейтрализовывалось. Судья говорил: "Я свободен, независим, идите все… Я приму такое решение, какое считаю нужным".

- Когда и как все начало меняться?

- Реформа стала сильно тормозить с приходом Владимира Владимировича (Путина). Москва — показатель. Москва — пример. С Москвы все плохое началось и пошло дальше.

В Москве все, конечно, связано с Егоровой. Человек не самых сильных юридических знаний, была заместителем (председателя Мосгорсуда) без особого авторитета, такая серая мышка. Человек был назначен исходя из личной преданности. Нужен был управляемый суд — они получили управляемый суд в Москве.

- То есть вы хотите сказать, что один человек поменял в Москве всю судебную систему?

- Да. Чистка началась с Мосгорсуда. Более ста судей ушли в отставку. У нас был великолепный состав, все судьи со стажем, нас вызывали, проводились учебы, совещания, разбор ошибок. Мы спорили друг с другом. Сначала был разогнан этот аппарат, думающий, отменяющий (несправедливые приговоры). У нас такая коллегия была, такая война была. Председатель коллегии была такая активная, председатель Пресненского суда. Было серьезное противостояние. В итоге она ушла в отставку.

До начала 2000 коллегии были нормальные. Бывало, как на совете депутатов, спорили, шумели, составляли списки (кандидатов в судьи), эти списки обсуждались. Потом превратилось в список "За/против". Когда пошли репрессии, народ понял, что надо сидеть и не высовываться. Хочешь работать — сиди, голосуй. Зарплата хорошая, работа престижная, соцпакет.

- Как быстро потеряла независимость московская квалификационная коллегия?

- Быстро. К следующим президентским выборам она поменялась. В 2004 это была уже не коллегия. Потом был разогнан аппарат Мосгорсуда, знающий, профессиональный. На их место взяли людей снизу, которых выбирали по принципу личной преданности.

- Все опять замыкается на личности. И тем не менее не совсем понятно, как Егорова смогла разогнать всех независимых судей, не имея поддержки квалификационной коллегии?

- Значит, смогла. Видимо, какие-то козыри выдвигала. Какими-то связями пользовалась.

- И все молчали?

- С нас, с Москвы, пошла эта закрытость судейского сообщества, когда даже если хочешь что-то сказать, то не можешь: сам статус очень ограничивает судью в выражении своего мнения. Может, это мировая практика, кроме знаменитого испанского судьи (Бальтасар Гарсон, рассматривал дела Пиночета и Гусинского) я не видел, чтобы судья (на Западе) был публичен. Может, это и правильно с какой-то стороны.

- А если у общества к судье есть вопросы?

- Вообще-то все должно быть в приговоре. Приговор должен быть таким, чтобы никаких вопросов к судье не возникало. Любое высказывание судьи с какой-то критикой расценивается судейским сообществом как действие, позорящее само сообщество. Я пошел в прессу, когда на меня начались наезды. То есть я пошел в правозащитные организации, а они уже вывели на прессу.

- В какой форме были эти наезды?

- Мне звонили, говорили: "Ты чего делаешь? Завязывай".

- Вас за какое-то одно дело уволили или по совокупности?

- Там долгая история. Выступал много не по делу на всяких совещаниях, отказывал в арестах, (выносил) оправдательные приговоры, активно пытался применять примирение сторон.

- Вы действительно выносили так много оправдательных приговоров?

- Оправдательный приговор и тогда был редкостью, а сейчас это нонсенс. А тогда они были, но к ним всегда относились с подозрением. Поскольку я был единственный среди судей нашего суда мужчина, у которого была машина, меня посадили на все автотранспортные дела со смертельным исходом — там Кутузовский проспект, правительственная трасса, мигалки и просто аварии. И еще у меня были несовершеннолетние. То есть такой контингент подсудимых, который особых зверств со стороны судьи не предусматривает. Получалось, что у меня больше всех оправдательных приговоров. Да и то смешно — 4-5 в год, это из 200-400 дел. В то время, помню, журналисты делали статистику по судам. Так были суды, где за год ни одного оправдательного или один. И наш, Дорогомиловский суд, — 5-8 оправдательных. Мы выделялись. Были судьи, которые не вынесли за жизнь ни одного оправдательного приговора вообще. Я таким говорил: "У вас в среднем 300 дел в год, 10 лет работы. Даже по теории чисел не получается, кто-то там должен быть невиновным". Они отвечают: "Нам так проще".

- Прямо так и говорили прямым текстом: "Нам так проще"?

- Ну да. "У меня ребенок, мне работу не найти…".

- А бывает, что такой судья мучается совестью?

- Мне никто не признавался в таких муках.

- Вот это странный аргумент — "мне работу не найти". Ведь судья же, вроде бы, человек высокой юридической квалификации, такой должен работу найти очень легко.

- Здесь определяющее "вроде бы". Кадровая политика сильно поменялась: сегодня знания не основной показатель при приеме на работу судьей. Раньше со следствия можно было прийти в суд, сейчас почти не берут, на адвокатов вообще запрет.

- Что значит запрет? Вот если я, например, адвокат, и хочу стать судьей…

- То вы можете подать заявление, пройти экзамен, — и даже, может быть, его сдадите, но квалификационная коллегия вас не пропустит. Просто не проголосует за вас.

- А за кого проголосуют?

- Сейчас такая цепочка: секретарь — помощник — мировой судья — федеральный судья. Вот секретарь как попадает в эту систему, начинает вокруг видеть только все плохое, так дальше с этим мировоззрением и идет по карьерной лестнице. Человек, взрощенный этой системой, так на эту систему и работает. Плюс идет омоложение образования и ухудшение качества юридического образования. Мы шли учиться после армии, потому что хотели учиться, сейчас многие идут учиться, чтобы откосить от армии.

- Вернемся к вашим проблемам. С чего все началось?

- Основные проблемы у меня лично начались после того, как ввели в 2002 году судебные аресты (раньше прокуратура могла самостоятельно арестовывать подозреваемых, с 2002 г. это стало возможно только по решению суда). Этот новый кодекс позиционировался как прогрессивный, и в первую очередь от него ждали судебных арестов — все ждали от судьи всесторонности, полноты и объективности при принятии решений о лишении свободы. Мы говорили: пора не путать заключение под стражу с наказанием, до суда ходи под подпиской. Зачем нужны все эти сумасшествия, которые творятся в следственном изоляторе? Даже мне, бывшему следователю, было удобнее вызвать человека к себе, чем ехать в СИЗО и там полдня стоять в очереди, чтобы с ним встретиться.Особенно если ты видишь, что человек не злодей, а совершил что-то мелкое.

- Звучит действительно очень прогрессивно. Что не сработало? Почему начались проблемы?

- Кодекс наткнулся на неправильное исполнение и волюнтаристские трактовки. Общее мнение — было лучше, когда прокуратура арестовывала. Мне, например, когда я был следователем, прокурор часто не санкционировал арест. Статья 20 в старом УПК предусматривала всесторонность, полноту и объективность расследования. Сейчас следователь стал стороной обвинения, и ему больше не надо искать доказательств защиты. Им не вменяют в обязанность искать доказательства невиновности, это должна теперь делать сторона защиты. А у защиты вы сами знаете, сколько прав, эти права есть на бумаге, но фактически их никто не слушает. Там все хорошо написано, там большие права у адвокатов, например.

И вот через полгода после введения нового УПК состоялось совещание по практике применения судебных арестов. И получилось так, что по числу отказов в арестах Дорогомиловский суд был на первом месте, а среди судей Дорогомиловского суда — я и один мой коллега. И нас там начали поливать.

- Кто вас поливал?

- Егорова. Она с докадом выступала, причем чтобы было больнее и обиднее, с нехорошими намеками, что мы выпускали из-под стражи не просто так. Я встал, выступил: "Вы бы посмотрели сначала на статьи, по которым мы отказывали в арестах, и на тех, кого мы отпускаем: гастарбайтеры с Киевского вокзала и другие такие же. Есть там хоть один олигарх, на ком руки погреть можно?! Сначала разберитесь, потом говорите".

- Получается, что внедряются прогрессивные нормы, а на деле становится хуже. Все-таки, где поломка системы? Куда делась декларируемая всеми законами независимость судей?

- Она куда-то делась с приходом Владимира Владимировича. Какими бы прогрессивными ни были все кодексы, ничего не будет, пока судьям не развяжут руки.

- Как надо развязать руки?

- Ну, надо, наверное, поснимать все руководство. Для начала. Причем хорошо поснимать — не просто в отставку, а за Ходорковского, например, или за что-то еще конкретное. Ту же Егорову, например. Не хочу все сваливать на Егорову, но получается, что в Москве все связано с ней.

- Сейчас вы чем занимаетесь?

- Я адвокат, консультирую гражданские дела, собираюсь вступать в коллегию (адвокатов), чтобы консультировать по уголовным делам. За них больше платят.

- Уголовные дела вообще сегодня выиграть-то можно?

- Практически нет, но платят за работу адвоката по уголовным делам больше. Раньше дела прекращались следователем. Сейчас, если дело возбудили, то все! Либо оно просто растворяется, либо должно идти в суд. Прекращения не предусмотрено.

- То есть если дело возбудили, то ты почти стопроцентно будешь осужден?

- Да.

- В чем тогда заключается функция адвоката, если дело не выиграть?

- У человека всегда есть надежда. Особенно, когда светит приговор в10-15 лет, поэтому люди платят адвокату несмотря ни на что. Ну а ты как адвокат со своей стороны что-то пытаешься сделать для этого, как минимум срок скостить. Но вообще адвокаты прямо говорят, что при нынешнем отношении судей к защите фактически введен запрет на профессию. Для чего нужны все мои знания, если ты все равно ничего при этой системе не выиграешь? Деньги судьям заносить?

- Если процент оправдательных приговоров почти нулевой, то за что деньги носить? Все равно же посадят. Или все же можно решить что-то с помощью коррупции?

- Я не считаю, что можно говорить в суде о серьезной коррупции. Ну есть, конечно, редкие случаи. Но это не самое страшное. Самое страшное — отсутствие независимости, вот это — "Что изволите?".

История. В январе Т.Иванова, председатель одного из УИКов и бывший завуч 575-й школы, рассказала "Новой газете" о фальсификациях на выборах в Санкт-Петербурге. Она назвала поименно участников, которые пытались cклонить ее к тому, чтобы нарушить закон и подтасовать бюллетени в пользу "Единой России". Среди них — начальник отдела образования района Наталья Назарова, которая подала иск к редакции "Новой газеты", журналисту Людмиле Рыбиной и Татьяне Ивановой. Н.Назарова надеется отсудить 100 000 рублей за нанесение ущерба ее деловой репутации.

16 мая в Василеостровский районный суд Татьяна Иванова пришла первой на собственный процесс. На вопрос "Вас придут поддержать?" она несмело ответила: "Не знаю, но хотелось бы очень".

Поддержать педагога все же пришли, причем самые разные люди. Среди них были известные представители оппозиции — руководитель санкт-петербургского отделения ОГФ Ольга Курносова и Григорий Явлинский, участники "мирного протеста в Санкт-Петербурге на Исаакиевской" и молодые девушки с белыми ленточками на груди. Всего собралось около 40 человек.

вся фотогалерея
Вперед

В зал судебного заседания пустили не всех. Татьяна Иванова вошла в зал с букетом цветов, который ей вручил Григорий Явлинский со словами: "Вы пример для всех учителей".

Заседание началось с рассмотрения ходатайств сторон защиты и обвинения и продолжалось 3,5 часа. Истица Наталья Назарова лично в процессе не участвует, по доверенности присутствуют двое ее представителей, которые выдвинули основные претензии к статье, где, по их мнению, содержатся фразы, порочащие достоинство и дающие негативную характеристику Назаровой. Некоторые заявления юристов — например, о том, что "Назарова ничего там не говорила, не делала и не заявляла" — вызывали смех у посетителей в зале суда, с мест летели каверзные вопросы: "А зачем она вообще нужна была там?". Соответчики пытались разобраться в логике "обвинения", из-за неясных формулировок в тексте (в статье упоминалась не только Н.Назарова, но и член горизбиркома С.Пономарев) добрую половину заседания стороны выясняли принципы работы журналистов и редакторов печатных изданий.

На суде выступила свидетель со стороны Ивановой, уже бывшая учительница Антонина Ковалева. Она работала на выборах в одном здании совместно с Татьяной Ивановой и была очевидцем тех событий, о которых поведала "Новая газета". Под судебной присягой она подтвердила прямое участие Н.Назаровой в фальсификации результатов выборов на участке №99.

Судебное заседание завершилось отклонением ходатайства соответчиков "о назначении лингвистической экспертизы" и принятием ходатайства истца "о привлечении свидетеля", имя которого не стали оглашать. В связи с этим следующее заседание пройдет 1 июня 2012 года в 15 часов дня.

Сама же Татьяна Иванова не унывает, говорит, что не жалеет о своем поступке, и уповает на мнение людей, которые уже сделали свои выводы — они не в пользу чиновников от образования.

Процесс, конечно, был развеселый. Судьи и приставы там были, как говорится, нетролленые. Василеостровский районный суд вообще очень забавно расположен: он находится в доме №55, а в доме №53 находится магазин кожаных изделий "Мантия". Рядом — кафе "Тандем" и магазин здорового питания "Брутал".

Приставы в суде непуганые — понятия не имеют, что их можно фотографировать, что они должны представляться, что они должны показывать номер бляхи... Абсолютно не имеющие даже отдаленнного представления о функциях судебных приставов. Удивительные люди! У них во время судебного заседания звонили телефоны, а они ведь должны были поддерживать порядок!

— Вам свободно удалось попасть в зал заседаний?

Они не пустили меня, хотя у меня было журналистское удостоверение, они не пустили заместителя главного редактора сайта Право.Ру, не пустили представителей нескольких петербургских изданий. Мы им долго пытались объяснить, что они таким образом препятствуют работе прессы, что подпадает под действие статьи Уголовного кодекса (статья 144 пункт 2, до двух лет лишения свободы). Они хохотали в лицо.

И.о. председателя суда к нам так и не вышел. Нам пришлось везде: в "Фейсбуке" и "Твиттере" — опубликовать призывы поддержать нас. Граждане стали звонить в прокуратуру района, в прокуратуру города, где нам посоветовали, цитата, "поставить раком председателя суда". Нам это не удалось, поскольку он убежал через черный ход, переодевшись в женское платье (смеется). Тем не менее звонки граждан возымели какое-то действие, и через некоторое время меня и еще одного журналиста в зал суда все-таки впустили. Мы получили максимальное удовольствие, поскольку я услышала и увидела легендарного питерского адвоката и его сына по фамилии Бородатые. Это адвокаты с определенной репутацией, по моему глубоко оценочному личному суждению, состоящие на службе по добыванию заведомо неправосудных судебных решений.

Бородатые вели себя крайне вызывающе, прерывали репликами выступление в прениях со стороны ответчика. А со стороны ответчика были блистательные адвокаты, женщины, ужасно симпатичные. И вот, все это выглядело ужасно некрасиво — когда двое мужчин Бородатых нападают на кучку прелестных женщин во главе с Татьяной Васильевной. Потерпевшей Назаровой в суде не было.

— Кто пришел поддержать Татьяну Иванову?

Было очень много людей, 120-130 человек, не считая прессы. Пришли ученики Татьяны Васильевны, их родители, коллеги-учителя. Пришли ученики, давным-давно окончившие школу. Пришли гражданские активисты и просто сочувствующие люди. Вообще, ощущалась огромная поддержка общества. Это и была победа гражданского общества. В ходе процесса стало абсолютно понятно, кто здесь герой, а кто — хам и сволочь. Просто понятно все.

Вообще, рост гражданского общества стал заметен по такой детали: процесс вела довольно милая судья, и, когда я заметила это вслух, то все, кто пришел со мной, стали говорить: "Знаем-знаем этих милых судей! Она на 15 суток людей сажает!". То есть все уже в курсе, никто не обманывается, никто уже не говорит, как полгода назад: "Не зли судью". Все всё прекрасно знают и понимают.

Судья признала всех ответственными, но снизила сумму иска в несколько раз, до тридцати тысяч рублей. Наверное, только в этом был ее гражданский вклад, но и в этом я сомневаюсь.

— Как Татьяна Иванова восприняла приговор?

Так же, как и все мы: это уже победа. Сейчас все поняли, что фронт борьбы за гражданское общество и фронт борьбы за демократию переместились в школу, поскольку это то место, откуда выходят главы избиркомов, Центральных избирательных комиссий, ТИКов, УИКов и так далее. Совершенно понятно, что именно в школе проходит фронт между плохим и хорошим, между порядочным и непорядочным, честным и нечестным. Татьяна Васильевна показала всем нам, что такое хороший, настоящий учитель. Не учительница, а учитель.

Что же касается истицы Назаровой, некоей работницы системы образования, то ее заявление таково, что она сама признала себя виновной в нарушении избирательного законодательства.

— Чем все завершилось?

Закончилось все очень забавно. Ко входу в суд подъехала старая белая "Ауди" без номеров и опознавательных знаков, открылись двери, туда забились все судебные приставы, и машина уехала. Да здравствует российская юриспруденция, да здравствует Минюст Российской Федерации! (Смеется.)

02.06.2012
Сегодня утром в Кущевском районе Краснодарского края в результате разбойного нападения на дом фермера погиб человек, сообщает РАПСИ со ссылкой на пресс-службу прокуратуры региона. Нападавшие с места происшествия скрылись.

Местная прокуратура края взяла на контроль расследование преступления. По поручению прокурора края Леонида Коржинека на место преступления выехал его заместитель Валерий Круглов.

Уголовное дело возбуждено по статье 105 (убийство) и 162 (разбой) УК РФ.

По данным источника в правоохранительных органах, в результате нападения был убит родственник хозяина дома. Обстоятельства преступления выясняются.

С самого начала судебного заседания 14 июня истец Кличев С.В. попросил согласие на ведение аудиозаписи. Судья дал согласие, но спросил, не связано ли это с недоверием суду. Кличев С. Тут жесказал, что суду доверяет и от записи отказался.
Затем судья просил объяснить, что имел ввиду г-н Кличев под сравнением себя с Путиным и Гитлером ? И где это обозначено у ответчика. Кличев сказал, что это следует, по его мнению, из замысла публикации в «газетенке» «Наш город». Но судья, как показалось, этого замысла так и не понял, не смог найти.
Также агрессивно истец Кличев с самого начала заседания обрушился на г-на Гричановского с характеристикой его как неблагодарного, пьянствовавшего на работе, за что «надо было его выгнать», а он (Кличев) того пожалел. А в день события Гричановский, якобы, напился на работе, как обычно…Кличев же в это время жил в здании налоговой инспекции и возвращался поздно вечером к месту проживания и застал охранника пьяного, за что поругал его, но не бил. Поэтому, считает Кличев, Гричановский ему мстит т и распространяет небылицы о нем.Свой иск Кличев поддержал в полном объеме, т.е. утверждал «на голубом глазу»,что не бил Гричановского А.Г.
Ответчица иск не признала, кратко изложила смысл листовки и объяснила, что информацию она черпала из газеты «П-А Вести», заключения судмедэксперта и рассказа Гричановского , его супруги,Карпекина В.Д. (руководителя «Союза чернобыльцев» в Приморско-Ахтарске в то время), Ищенко А.П., (бывшего тогда депутатом), которые обсуждали прилюдно этот факт избиения на заседании депутатской комиссии и было вынесено решение, которое прилагалось теперь в материалах дела.

Свидетель ответчика Ищенко А.П. пояснил суду, что он в начале 2006 года был заместителем председателя горсовета и председателем депутатской комиссии по законности. В комиссию с письменным заявлением обратились Гричановский А.Г. и Гричановская Л.И., который являлся инвалидом –чернобыльцем . Из заявления следовало, что заместитель руководителя Приморско-Ахтарской налоговой инспекции Кличев С.Б. избил во время дежурства охранника налоговой Гричановского после чего тот попал в больницу. Комиссия решила направить эти материалы в краевую налоговую инспекцию, а Гричановскому посоветовали обратиться в правоохранительные органы.
В ходе свидетельства Алексей Петрович оговорился и назвал неверно фамилию заявителя, сразу же поправив свою ошибку.Кличев всё отрицал и неверно названное имя просил внести в протокол. Это разозлило Ищенко, и он сказал: - «Вспомните как вы приходили ко мне и просили , чтобы вас не привлекали к уголовной ответственности, чтобы мы не давали хода заявлению Гричановского…». Кличев всё отрицал.

Свидетель Карпекин В.Д. рассказал суду, что он в начале 2006 года занимал должность председателя комиссии горсовета по соцвопросам и работал руководителем районного отделения общественной организации «Союз-Чернобыль». Он рассказал, что в начале января к ним в комиссию обратилась жена Гричановского и рассказала, что чернобылец был избит Кличевым и находится сейчас в больнице. Он видел Гричановского, видел ссадины на лбу и носу и беседовал с ним.Гричановский рассказал, что Кличев зашел с дамой и потребовал стать постойке «смирно». И тут же начал бить по больным ногам и головой в голову. Гричановсий от удара упал через стол на пол. Карпекин рассказал, что к нему приходили мать и сам Кличев, просили не раздувать этот факт, готовы были выплатить компенсацию. Звонили Карпекину и влиятельные лица, просили за Кличева, тогда Карпекин сказал Гричановскому : - «Леша, как решишь, так и будет». После этого Гричановский ему рассказал, что Кличевсплатил ему 20 тыс. руб. в качестве компенсации за лечение и избиение.
На вопрос представителя Шиневской об отношении ГричановскогоА.Г. к спиртномуКарпекинВ.Д. охарактеризовал ГричановскогоА.Г. как дисциплинированного и скромного человека , который работал водителем и никогда не позволял лишнего спиртного, не говоря уже о питье на рабочем месте.
Истец начал зачем-то детально спрашивать уКарпекинаВ.Д.где именно тот видел у Гричановского ушибы? В каком месте лица? Просил всё зафиксировать в протокол. На прямой вопрос представителя Е.Г. ШиневскойКличеву С.В. о количестве выплаченной суммы Гричановскому А.Г. в виде компенсацииза лечение и нанесенный вред ,Кличев уверенно ответил, что никаких денег не выплачивал…
Это было странно слышать, потому что жена Гричановского засвидетельствовала, что именно 20 тыс. руб. они с мужем получили от Кличева, т.К. А.Г. Гричановский пролежал после избиения в больнице 21 день и нуждался в лекарствах, затратах на восстановление здоровья. К ним домой приходила мать Кличева и просила не заявлять никуда, обещала денежную компенсацию. Вскоре передала им 20 тыс. рублей. По-человечески, пожалев ее, Гричановские согласились на денежную компенсацию. Муж тяжело переносит воспоминания об этом. На вопрос пил ли её муж, как часто и мог ли он напиться на работе, ответила, что он выпивал очень умеренно, а на работе себе такого не позволял
.
Свидетель Гричановская также пояснила суду, что её муж перед новым 2006 годом дежурил в здании налоговой инспекции и с дежурства пришел не в себе. Он был очень взволнован, на лице ссадины. На вопрос «Что случилось?» Рассказал, что его избил заместитель руководителя налоговойКличев С.Б. Вскоре пришлось обратиться к судмедэксперту и «снять побои»

Свидетель Заволока пояснил суду, что знает Гричановского А.Г. с 1995 года как скромного и работящего человека. Назвал его «однополчанином» и рассказал, что со слов Гричановского он узнал об избиении Гричановского А. заместителем руководителя налоговой инспекции Кличевым С.Б. Он подтвердил, что примерно месяц назад присутствовал на видеозаписи членов ЛДПР, где Гричановский рассказывал, как его избил Кличев С.Б.
После опроса свидетелей судья удовлетворил ходатайство ответчика о приобщении к делу видеозаписи, где Гричановский рассказывает, как его избивал Кличев С.Б. в ту ночь. Кличев долго думал, но возражать приобщению не стал. Судья также обозрел подлинники газеты «Приморско-Ахтарские вести» со статьей А. Барановой об этом избиении, подлинник освидетельствования судмедэксперта и удовлетворил ходатайство о запросе в РОВД документов о фиксации этого случая в декабре 2006 года, т.к. Шиневской РОВД отказало. Кличев заявил ходатайство о перенесении срока судебного заседания, т.к. он желает, чтобы суд допросил 2-х его свидетелей, которых он приведет в следующий раз.

- Материалы по братьям Гуровым, Вячеславу Скачетубу, а ранее Игорю Майданюку были выделены в отдельное производство в связи с тем, что истекали сроки давности по ряду совершенных ими преступлений, - пояснил в разговоре с корреспондентом "РГ" заместитель руководителя управления Александр Прокопец. - Действительно, в первые дни после задержания все они подозревались в соучастии в убийстве 12 человек, но потом была установлена их непричастность к этому преступлению. У каждого - по целому букету других противоправных деяний. Достаточно сказать, что помимо материалов, которые мы передали в Кущевский районный суд, в отношении Евгения Гурова продолжается расследование по другим уголовным делам. А вот бандитизм им не вменяется, ибо для этого нет оснований.
По данным следствия, Алексей Гуров связался с "цапками" в 2008 году, когда за ними уже тянулся длинный кровавый след, а позже привел за собой младшего брата Евгения.

- Думаю, их готовили к включению в состав банды, но пока оба были у Цапка на подхвате, выполняя второстепенные поручения, - продолжает Прокопец. - Ни на какие "серьезные" дела не брали, особых секретов не доверяли, использовали, что называется на побегушках.
http://rg.ru/2012/06/21/reg-ufo/sud.html
Какие у нас добрые следователи, когда дело касается банды единороссовца.
Да и вообще, были ли банда? Ведь ни у кого из кущевских не было удостоверений бандитов, а банда не была зарегистрирована в Минюсте.
Если серьезно - это все показывает, что РАССЛЕДОВАТЬ серьезные дела в России не умеют. Зато по делу "беспорядков" на Болотной площади, думаю, дойдет не то что до банды, а до группировки иностранных наемников, завезенных Навальным и Бароновой через интернет в Россию.